Объясняя причины написания своих воспоминаний, сам Князь Юрий Николаевич Голицын в предисловии пишет следующее: «Так или сяк, почему и как, - это вопрос другой, там видно будет, а факт тот, что Юрия Голицына, сохранившего поныне до седых волос товарищеское имя собственное «Юрка», мало кто не знает. И, конечно, при такой известности быть должно и на самом деле есть, врагов у меня несомненно более, чем друзей. Но, взявшись раз за описание моей жизни, я не только забываю все бывшие вражды, но с тем вместе подавляю в себе и всякое неприязненное  к кому бы то ни было чувство. Однако, одно вышесказанное не могло бы еще заставить меня писать мои записки. Тут я руководствовался и другими побуждениями, из коих первое – настоятельные просьбы и желания тесного круга моих друзей и приятелей, которые, имев возможность проследить всю мою жизнь, находили её настолько интересною, что положительно почитали грехом с моей стороны не предать её гласности... Второе побуждение и, самое главное – это восемнадцатилетний период увлечений, самодурств, необузданности, память о котором не только противна мне, но так сказать, гнетет и давит меня до того, что ныне, в беседе с самим собою, при воспоминании  о некоторых моих деяниях, у меня сжимается сердце».

Юрий Нагибин в своей повести описывает одну из «невинных шалостей» юного князя следующим образом: «Однажды после светского раута, …отец и сын (Голицыны), жившие в ту пору вместе, сошлись перекусить перед очередными визитами. Старый Голицын, одетый с особой тщательностью и изыском, раздушенный и напомаженный, собирался дать сыну последнее решительное сражение и, фигурально выражаясь, сбросить его за борт. И вдруг оказалось, что, подавленный неудачей, тот добровольно уступает поле боя. Лакей как раз принес «живой», невероятно пахучий лимбургский сыр, усладу гурманов. Но старик, хотя у него был легкий насморк, замахал руками, чтобы тот немедленно унес «эту гадость». Юрка остановил лакея. «Папа, я никуда не поеду, мне надо время, чтобы оправиться от вчерашнего фиаско. Останусь утешаться прекрасным сыром и шабли». – «Как хочешь, мой мальчик», - самодовольно сказал Николай Борисович и потянулся за крылышком цыпленка. Он не заметил, что Юрка сунул ему в карман кусочек благоуханного сыра. Перед отъездом, сказав, что он весь пропах «гессенской заразой» - чувствительный нос учуял что-то сквозь насморочную слизь, - старый князь спрыснулся крепчайшими духами и в отменном расположении духа отправился с визитами. Каково же было его недоумение, перешедшее вскоре в ужас, когда и в элегантных будуарах он чувствовал гнилостный запах, а дамы, беседуя с ним, держали у носа платок. Он требовал, чтобы швейцары осматривали его туалет, но все на нем было чисто и безукоризненно. В конце концов, совершенно убитый, он вынужден был прервать визиты и вернуться домой. Ему захотелось поделиться с сыном своей неудачей, но камердинер, помогавший ему раздеваться, сказал, что тот внезапно собрался и поехал с визитами. «Странно!.. - промолвил сбитый с толку князь. - Скажи-ка, любезный, а ты ничего не чувствуешь?» - и он пошевелил в воздухе пальцами. «Как не чувствовать, ваше сиятельство, когда вы изволите носить при себе столь ароматный продукт!» - и камердинер извлек из заднего кармана княжеских брюк смердящий кусочек. Князь расхохотался, ему понравилось, что сын прибегнул к столь низменной уловке, как бы признав тем самым превосходство отца, которого не мог осилить ни внешностью, ни умом, ни обаянием, а лишь куском червивого сыра».

В достижении своих целей князь не церемонился ни с кем и не останавливался ни перед чем. Раз, в какой-то большой праздник, князь, числившийся старостой церкви Салтыков, пошёл по прихожанам с тарелкою. Все считали нужным положить на тарелку хоть что-нибудь. Дошла очередь до одного купца, у которого денег с собой не оказалось. Не долго думая, он снял с жилетки серебряные часы-луковицу и положил их. Служба кончилась. Подходит к купцу дьячок и росит его пожаловать на два слова перед светлые очи князя. – Надо выкупить часы-то, говорит ему титулованный староста. – С большим удовольствием, князь, но как же велик выкуп-то? – Назначьте цену сами.  – 25 рублей довольно будет? – Мало, лаконически отвечает князь. – В таком случае, 50. – Мало. – 75. – Мало. Купца кинуло в жар. – Князь, взмолился он: да они и снова-то половину этой цифры стоят.  Мало, упрямо повторяет князь, как бы не слыша слов купца. – Наконец, 100 рублей! – крикнул несчастный прихожанин. – Мало… «Выкуп» продолжался с час: купец набавлял, князь твердил все – «мало и мало». Уйти без выкупа значило бы рассердить князя, а рассердить его было опасно, потому что в гневе он отдавал приказ: «на конюшню!»… С конюшни же опальных частенько уносили на рогожах замертво… Итак, выкупая свои часы, купец довел цифру до 1000 рублей. – Довольно! Милостиво вымолвил князь.  – Но ведь у меня денег сейчас нет ни гроша, ваше сиятельство. – Через два дня представите, небрежно кинул ему князь, вполне уверенный, что его слово – закон. Деньги, конечно, были уплачены ровно через два дня, потому что от всесильного магната, в распоряжении которого состояла армия дворовых, доезжачих, борзятников, конюхов, - скрыться нельзя было никуда. В случае неповиновения, смельчака могли схватить не только где-нибудь на дороге или в его собственном хуторе, а даже на глазах у толпы народа, - связать, сострунить по волчьему обычаю и умчать в барские владения. Времена были патриархальные, глухие и бесправные.

Проживая в Козлове по неделе-две и больше, князь чудачил на славу. Останавливался он в Роговской гостинице (воспетой Сергеем Атавой – Терпигоревым). Любимым развлечением его было выйти со свитой на балкон, к которому тотчас же собиралась громадная масса народу и начать кидать мелкие деньги целыми пригоршнями. Поднималась невообразимая свалка. Жаждущие схватить несколько копеек толкали друг друга, ссорились, бранились самым развязным манером, заушались, задавали жестокие потасовки. А князь, сидя в верху, заливался искренним, веселым барским смехом. Вторя ему, таким же смехом, заливались и другие гости, удостоенные чести сидеть с титулованным забавником. Когда свалка бод балконом доходила до озверения, князь брал заранее приготовленное лукошко сырых яиц и высыпал их на головы жадных до подачки… Этим сюрпризом княжеского остроумия заканчивалась вся потеха и перепачканная, помятая, украшенная фонарями публика расходилась по домам, считая свои приобретения от щедрот богатого шутника.

Побед в области сердцеедства князь насчитывал, конечно, сотнями. Женщины летели на него, как бабочки на огонь. По собственной инициативе он удостаивал вниманием только выдающихся красавиц, каких «ни в сказке сказать, ни пером описать». Такою красавицею слыла дочь земского исправника Кл-ва, мелкопоместного помещика Козловского уезда, владевшего незначительною подгородною деревушкою, население которой славилось в округе большим шаромыжничеством. Долго князь старался похитить удивительную красу-девицу, но старания его были тщетны, потому что отец отдал приказ следить за дочкой в десять глаз и ни она, ни князь не могли сделать ничего. Помог ему случай. Исправника за какой-то промах по службе, связанный с чересчур рьяным рукоприкладством, уволили в отставку. Князь тотчас предложил отставному служаке поступить в управляющие имениями с огромным окладом жалованья. Тот согласился с радостью. В качестве управляющего, он должен был однажды куда-то поехать. Князь, заранее отдал все распоряжения. Эти распоряжения заключались в том, что от Воронежа до Одессы, по всему тракту через Харьков и т.п. были приготовлены тройки курьерских лошадей, готовых мчать с быстротою ветра. Но, чтобы скрыть следы и сбить с толку погоню, а князь знал, что погоня будет самая упорная, на тайном совете его решено было доехать до Воронежа без пересадок. Вероятно, во все эти приготовления посвящена была отчасти и та, ради которой они задумывались. И вот, когда управляющий, обманутый отдаленностью князя от его вотчины, ослабил надзор за своим сокровищем-дочкой, отправившейся что-то покупать, - она была посажена в крытую повозку, в которой поджидал князь – и они полетели…Повозку везла тройка дивных, чисто княжеских лошадей, способных без передышки скакать 50 верст, а правил этою тройкою атлет-кучер, которому было обещана вольная. Отец хватился красавицы скоро. Метнулся в одно место – нет её. Метнулся к князю – нет и его. В миг понял он, что свершилось то, чего он опасался давно, понял, но не растерялся. Угадав каким-то верхним собачьим чутьем, что похититель и похищенная ударились к Воронежу, он сел в кибитку и помчался догонять их. Дорогой экс-исправник успел собрать достаточно данных, что впереди его едет тройка известной масти, что везет она «барина и молодую барышню». С Воронежа путь беглецов определился уже яснее и не жалея денег, упрямый отец решил настигнуть их живыми или мертвыми. Это была гомерическая, может быть даже в летописях того беспутного времени, беспримерная погоня на протяжении с лишком 1000 верст. Как сказано, князь обдумал всю махинацию «умыкания» задолго, и шла она словно по маслу. На четвертый день он был в Одессе, откуда, с приготовленным заграничным паспортом и уплыл по Черному морю в чужеземные края. Через два дня после отхода корабля, в бессильной злобе смотрел на морские волны и раздосадованный родитель писаной красавицы, так хитро ускользнувшей из-под отчего крова. Исполняя все прихоти своей фантазии, князь порядочно расшатал и расстроил свое состояние, обременивши его долгами и займами. Перед «волей» он предложил крестьянам откупаться и желающих воспользоваться этим, говорят, нашлась чуть не половина всех крепостных, хотя толки об освобождении шли уже упорные и почти открытые. Откупались даже за месяц до знаменитого 19 февраля 1861 года: видно не сладко жилось Салтыковским мужикам. Многих князь отпустил сам, без земли, которая была продана отдельными участками и разошлась по рукам охочих людей разного чина и звания».

Кто же ты, князь Юрий Голицын, - знатный вельможа известного древнего рода, помещик, владелец большого количества земли и крепостных крестьян, или дирижер и музыкант, создавший крепостной хор, с которым объездил пол-России, и на который истратил почти все свое наследство, или чиновник - предводитель дворянства, сначала уездного, а затем и губернского, или революционер, переписывающийся с Огаревым и Герценом, отправленный за это в ссылку в Козлов, или влюбленный безумец, бежавший за границу с любовницей без высочайшего на то разрешения, а затем прощенный царем, вернувшийся в Россию???

Конечно, любой человек имеет не только достоинства, но и недостатки. Чего в каждом из нас больше? Помня об этом, постараемся увеличивать первые и уменьшать последние.